ЛИРА
г.Самара
 

Конкурс
"Поэтическая радуга"


Финал 24.03.24 г.
Положение 
ЗДЕСЬ
Конкурсные стихи публикуются 
ЗДЕСЬ

Желаем удачи!
Проза

Здравствуйте! На этой странице мы будем знакомить наших гостей с некоторыми рассказами наших авторов из сборника «Сильные крылья», который вышел в конце августа 2015 в рамках проекта «Нас объединяет книга».

Проза
АЛЛА АРТАМОНОВА "БЕЖЕНЦЫ"

АЛЛА АРТАМОНОВА

БЕЖЕНЦЫ


Наше долгожданное новоселье было на удивление веселым. Ведь мы только что въехали в просторную отремонтированную квартиру. Встречали нашу машину с вещами папины друзья-ленинградцы по академии: шутки, объятия, радость встречи.
В один момент все подоконники были заставлены коробками, вещами, банками: с солью, с медом, чем-то еще, что может пригодиться в любой момент. Мама так смешно ахала над каждой поставленной коробкой, баночкой: как бы не попортить свежую белую краску…
В планах мамы было угостить, а вернее, накормить всех, кто заносил мебель, расставлял ее сразу так, чтоб можно было уложить дочерей с наступлением вечера. Некоторые еще выносили мебель из квартиры дедушки, где мы временно жили, дожидаясь окончания ремонта нашей квартиры.
Жены папиных друзей «колдовали» на кухне. Главной задачей этого дня было приготовить съестное быстро, но вкусно, поэтому, как шутила мама, на сегодня «кундюбы» отменяются. Сегодня не до них.
В большой комнате по центру уже по-хозяйски красовался раздвижной дубовый стол на красивых точеных ножках, за которым надлежало отметить наше вселение. Со всех квартир принесли стулья и табуретки.
Поднимали тосты. Звенели рюмки. Радовались тому, что мы все будем жить по-соседски. Хвалили «поваров», которым удалось удивить быстрым приготовлением и оригинальностью блюд. Застолье закончилось быстро. Понимали, что маме еще надо многое сделать, прежде чем лечь отдыхать. Все порядком устали и назавтра договорились встретиться не очень рано. С прекрасным настроением и шутками прощались довольно громко…
А завтра была война…
Под утро бомбили Киев, потом и другие города Украины… Мужчин срочно вызвали на завод. Мама металась по квартире, плача складывала, что может пригодиться в бомбоубежище, как на грех, не могла найти ни денег, ни документов, всё где-то упаковано. Кто же мог предполагать, что так начнется утро летнего выходного дня. Стекла звенели, и всё, что стояло на полу, на столе, подпрыгивало от разрывов снарядов. Голос по радио объявил: «Внимание! Воздушная тревога! Воздушная тревога!».
Надрываясь, звонил телефон, удивительно, как это еще работала связь. Папа, очевидно, хотел сказать, как нам теперь быть, мама ему что-то кричала, но они не слышали друг друга.
Голос диктора по радио сообщал, что бомбоубежища нужно заполнять обязательно согласно номерам домов, чтобы потом не было путаницы, вещи и продукты брать желательно в целых эмалированных ведрах, чтобы при случае они послужили несгораемой тарой и могли пригодиться для воды и даже для приготовления пищи в полевых условиях.
Квартира наша была угловой, и когда рухнул угол нашей большой комнаты, стало очевидно: задерживаться в ней уже небезопасно. Кругом стекла, какие-то палки, обломки свежевыкрашенных рам, разбросанные вещи…
Мы, благо, что это был первый этаж, хоть и высокий, с трудом, перешагивая через какие-то обломки, выскочили из квартиры, даже не предполагая, что больше мы сюда уже никогда не вернемся…
До бомбоубежища бежали с трудом и с частыми остановками. Мама то брала меня на руки, то подхватывала падающее с плеч пальто. Ведра буквально оттягивали ее руки. Наконец, добежали до бомбоубежища. Но нас туда не пустили, так как оно было не для нашего дома. Как мама ни уговаривала дежурного, все было бесполезно.
Когда мы отбежали уже на большое расстояние, за спиной раздался страшный взрыв. Мы и бежавшие невдалеке люди попадали на землю. Как потом выяснилось, в то бомбоубежище, в которое нас не пустили, попала бомба… А падали мы, оказывается, от взрывной волны… Какая же это страшная сила! На земле почему-то было уже много лежащих людей, не понятно, живых или нет. Меня слегка ранило в правую руку. Но обнаружили медики это уже в бомбоубежище… Так и остался на всю жизнь «бантик» от того ранения.
Наконец, мы добрались до своего бомбоубежища. Кто же знал, что в нем были не закреплены лестницы. Только сестричка и мама вступили на лестницу, как она потеряла равновесие. Сестра сильно разбила колени и подбородок, а маму, со мной на руках, успели поддержать. Словом, началось для нас все с оказания медицинской помощи мне и сестре. Я сильно напугала маму, потеряв сознание.
Потом, когда всё потихоньку нормализовалось, и люди оправились от первого страха, детвора начала просить что-нибудь покушать. Тут и выяснилось, что наша бедненькая мама, с большим трудом нёсшая два ведра, ошиблась: одно ведро оказалось с мусором, а второе – с детскими вещами. Так что проблемы у нас начались сразу: ни денег, ни документов, ни продуктов. Все маму успокаивали, поддерживали и убеждали, что всё это ненадолго, и что вот-вот этот ужас окончится.
Когда вышли после бомбежки, все от неожиданности ахнули: города не было, его буквально сравняли с землей. Все развалины полыхали огнем, догорало то, что еще как-то уцелело от снарядов. Языки пламени плясали на обломках домов и строений. Все было в сплошном дыму. Женщины плакали, некоторые рыдали во весь голос. Потом подъехали машины, и началась отправка людей. Куда, на сколько нас увозят, никто не говорил, на вопросы о тех, кто оставался в городе, на заводе, отвечали одной фразой: «Ну, о чём вы говорите, кто и что сейчас знает?!».
Нас погрузили в товарные вагоны. В каждом вагоне народу было столько, что мы там были, в буквальном смысле, «как сельди в бочке». Дети не кричали, не играли, не плакали, им, видимо, передалось состояние взрослых.
Во время пути нашего поезда по Украине налеты были довольно частыми. Когда объявляли налет, поезд останавливался, все бежали прятаться в посадки, в кукурузу. Старые люди, крестясь, оставались на местах, им бежать было тяжело, говорили: «Да, может, Бог милует». После налетов всех пересчитывали и отмечали в списках, грузили раненых. Прикрывая чем можно, оставляли убитых. Если узнавали, что поезд задержится надолго, успевали даже быстро похоронить погибших, благо, воронок, ям и земли было предостаточно... Мест в вагонах становилось все больше. Переезжая Днепр, видели: он был совершенно красным от пожаров.
Миновав Украину, стояли подолгу: то ждали встречных поездов, то набирали воду, часто проходила сортировка раненых и здоровых, чтобы было удобнее их оставлять для лечения в городах. В дороге мама заболела малярией. Температура была под 40. Врачи настаивали снять ее с поезда. Но Фёдор Именович Кузьменко, начальник поезда, не позволил этого сделать. Взял всю ответственность на себя, в том числе и о нашем пропитании, на правах папиного давнего знакомого. Удивительно то, что люди, попав в такую сложную ситуацию, были очень доброжелательны, выручали друг друга кто чем мог. Нас угощали и подкармливали. Так что, до организации кухни мы продержались, но были постоянной заботой Федора Именовича.
Длился наш рейс очень долго. Пути были заняты вагонами с красноармейцами, едущими на фронт, цистернами, огромными платформами с углем и чем-то еще, прикрытым брезентовыми чехлами. Наш состав, конечно, всем уступал дорогу. Общая беда многих сдружила, и люди общались как родные. Эти отношения поддерживались и потом, когда мы прибыли в середине сентября на Урал. Седой Урал нас встретил холодно, кое-где уже лежал первый снег. Нас встречали в основном женщины, дети и старики. Народу на перронах было много. То, что мы стали выходить в легких платьицах, носочках и сандаликах, многих буквально повергло в шок. Женщины начали быстро развязывать свои платки, снимать фуфайки, какие-то теплые верхние кофты, под которыми были еще и стёганые вещи. Старики снимали фуфайки, свитера, пиджаки. Люди встретили нас, беженцев, довольно радушно, с большим сочувствием. Но все стало гораздо хуже, когда повели нас устраивать по домам. Местные жители боялись, что мы, подселившись на время, останемся здесь навсегда и будем претендовать на их жилье.
Вначале всем предлагали давно оставленные землянки. Состояние их было очень плохое: обсыпающиеся стены, земляные полы, сваливающиеся балки и окна, в которые была видна только земля. Мы их пересмотрели множество. В землянке, куда нас особенно агитировали заселиться, (похоже, разводящий нас сам валился с ног) стояла ржавая железная кровать, сбитый из досок стол, а на нем - крысы. Мама даже вскрикнула, испугавшись, и выбежала оттуда. С другой землянкой была почти та же история. После нескольких просмотров нас, утомленных и голодных, повели в дом, где жила семья фронтовика, с условием, что они согласятся нас принять. Катя, так звали хозяйку, вначале долго упиралась, но потом, очевидно, пожалев нас, дала согласие, и вопрос нашего заселения закончился вполне успешно. Потом тетя Катя с мамой очень подружились, вместе ждали вестей с фронта, известий «От Советского информбюро», благо, в доме в углу висела большая черная бумажная «тарелка»-радио. Забегая вперед, скажу, что дружба с их семьей у нас сохранилась надолго, даже когда мы потом уже жили в городе. Эта семья нас очень поддержала, и вместе с ними мы пережили обрушившуюся на нас беду.
У тёти Кати были два сына-подростка, чуть старше нас, с которыми нам теперь предстояло общаться. Мама тёте Кате очень понравилась, и она искренне верила и ничуть не сомневалась, что нам бы только беду пережить и папу дождаться, ничего другого нам здесь не нужно. Мама часто болела, но, тем не менее, как могла, зарабатывала на хлеб, во всём помогала – неудобно же было сидеть нахлебниками…
А тем временем дело шло к зиме. О папе никаких известий мы не получали. Всех знакомых и незнакомых опрашивали, есть ли какие известия об эвакуации военных предприятий с Украины, хоть таким образом пытались получить информацию о своих родных. Почтальонов и ждали, и боялись, как огня. Больше всего на свете боялись получения похоронок, но они шли и шли, как нам сообщала тётя Катя, почти в каждый дом. В такой дом, шли потом все солдатки, чтобы помочь пережить беду, поддержать вдову, чем-то по-доброму помочь. Россиян всегда объединяло общее горе и милосердие…